Путешествия и походы чаще всего становились основой для эпоса: герой должен был всё время куда-то стремиться, преодолевать пространство и в разных точках земли одерживать победы. Самый известный из путешественников древности — Одиссей, или Улисс, который своими путешествиями «сшил» древнегреческий мир в нечто цельное, существующее в нашем современном сознании. Любое долгое странствие с тех пор называется Одиссеей, как поэма Гомера. Это тем более парадоксально, что путешествие Одиссея, описанное в этой поэме, было продиктовано в основном желанием вернуться домой. В этом стремлении Одиссей сменил множество способов перемещения, доступных в его время, в основном кораблей, поскольку его путешествие из Трои на Итаку из-за гнева Посейдона длилось целых десять лет. Он встречал па пути и побеждал тем или иным способом циклопа Полифема, волшебницу Кирку (Цирцею), сирен, прошёл между чудовищами Сциллой и Харибдой, спустился в Аид и вернулся в мир живых. Семь лет из десяти он провёл на райском острове нимфы Калипсо, пока, наконец, не вернулся на родную Итаку.

Не менее любопытны скитания по морям и суше Ясона, нашедшего Золотое руно в Колхиде, Тесея, победившего Минотавра на Крите. Как и Одиссей, Тесей путешествовал в мир мертвых и был там прикован к скалам месте со своим другом Пирифоем, пока их не освободил через несколько лет Геракл. Геракл, осуществляя свои героические деяния, тоже много перемещался, в основном пешком или на кораблях. В выборе способа передвижения в пространстве всех античных героев и полубогов опередил Персей, который получил в подарок от Гермеса для победы над Медузой Горгоной крылатые сандалии, которые по тем временам были несомненной технологической новинкой.

Действие античных мифов разворачивалось в бассейне Средиземного моря, поэтому главным транспортным средством, которым пользовались герои мифов, был флот. Средиземное море делилось в те времена несколькими народами, у которых были свои представления о том, как использовать морскую стихию. Самыми умелыми мореходами считались тогда финикийцы. По преданию, финикиец по имени Усой изобрел мореплавание: он, «взяв дерево и обрубив его ветви, первый осмелился пуститься в море». В античную эпоху изобретение все более и более быстроходных кораблей было важнейшей задачей: победа в этой «гонке вооружений» была необходима, в том числе и для развития торговли и основания колоний.

Однако, наряду с морскими путешествиями, люди всегда продолжали ходить пешком. Иногда даже не отдельные люди, а целые народы шли пешком, спасаясь от преследования, осваивая новые земли или даже завоёвывая новые страны. Самым известным народом древности, который перемещался пешим порядком, были, наверное, иудеи, которые под водительством Моисея сорок лет ходили по пустыне.

Сам же Моисей младенцем приплыл прямо в руки египетской принцессе в корзине, хотя этот способ передвижения нельзя назвать слишком надежным. Гораздо больше для путешествий по воде подходил бочонок, в котором сын царя Салтана — будущий князь Гвидон провёл несколько лет. Парадокс состоит в том, что мать Моисея — Иохаведа хотела сохранить своему сыну жизнь, тогда как недруги матери Гвидона, подменив распоряжение царя относительно судьбы наследника, распорядились «и царицу, и приплод тайно бросить в бездну вод», но хорошо законопаченная бочка проплавала по водам много лет и стала своеобразным ковчегом для молодого князя. Ковчег, построенный Ноем, — еще одно библейское средство перемещения и одновременно крепость, убежище, в котором парадоксальным образом сумели поместиться и спастись от потопа все живые существа, причем каждой твари там было по паре, чтобы обеспечить будущее рождение следующих поколений. С ноевым ковчегом рифмуется не только сказочный бочонок, в котором взрастал сын царя Салтана, но и пломбированный вагон, в котором через Германию были доставлены в Россию революционные политические эмигранты во главе с Лениным. Именно герметичная замкнутость, своеобразный добровольный плен в движущемся на восток составе роднит этот железнодорожный вагон с ковчегом Ноя, но в нашем сознании, когда мы говорим об этом, возникает и другая стойкая ассоциация — с троянским конём, который стал символом вероломства и хитрости. 

По замечанию Черчилля, Ленин был ввезён в Россию в пломбированном вагоне, «как чумная бацилла». Это перемещение в пространстве небольшой группы людей имело колоссальные последствия, не меньшие, чем падение Трои для античного мира. Ленин прибыл в Петроград на Финляндский вокзал вечером 16 апреля 1917 года по новому стилю. Ехал через Швецию, поэтому прибыл на Финляндский вокзал, где состоялось его первое публичное выступление с броневика. На следующий день уже были опубликованы «апрельские тезисы», а 21 апреля один из руководителей немецкой разведки в Стокгольме телеграфировал в МИД в Берлин: «Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели бы». Такой вот модернизированный троянский конь.

Вообще перемещения в пространстве чаще влияли не столько на ситуацию в стране в целом, сколько на того человека, который путешествовал. Чем неторопливее и вдумчивее было путешествие, тем более оно располагало к наблюдениям и размышлениям. Одним из самых распространенных в нашей стране маршрутов была дорога, связавшая две столицы — старую и новую, а главным из классических произведений на эту тему стала повесть Александра Николаевича Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой, впрочем, мало что напоминает классический роман-путешествие. «Когда Радищев в своём «Путешествии из Петербурга в Москву» написал слова: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала», — русская интеллигенция родилась», — написал Бердяев. Радищев, как и все люди того времени, путешествовал на мужеством транспорте, и названия глав его произведения соответствуют почтовым станциям, па которых путешественники останавливались для смены лошадей. Через несколько десятилетий этот путь, благодаря построенной железной дороге, стал гораздо проще, и на него уже не требовалось положить несколько дней. Писемский, отмечая отличия железнодорожного сообщения, писал: «Теперь человек проезжает много, но скоро и безобидно, и оттого у него никаких сильных впечатлений не набирается, и наблюдать ему нечего и некогда, — все скользит…». Еще через несколько десятилетий, в 1913 году, проносящиеся за окном поезда пейзажи будут превращены Малевичем в абстрактную композицию «Станция без остановки. Кунцево». Путешествия со временем начинали приобретать не только деловой, коммерческий характер, но их стали предпринимать для увеселения, поскольку теперь перемещаться стало легко и комфортно. На родине железных дорог — в Англии путешественники находили гораздо больше удовольствий в совместных экспедициях с серьёзными или шуточными целями. Постоянно путешествовали члены «Пиквикского клуба» Чарльза Диккенса и герои «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома Клапки Джерома. Карета сменялась экипажем, экипаж — дилижансом: это была медленная эволюция от одинокого путешествия к массовым маршрутам, когда в попутчики тебе мог попасться кто угодно — достаточно лишь

купить билет. Затем развитие железных дорог усугубило ситуацию вынужденного соседства, уже появился жанр «вагонных откровений», зафиксированный Толстым в «Крейцеровой сонате».

Более того, развитие железнодорожного транспорта и постоянное возрастание комфорта путешественников в поездах привели к рождению новых жанров дорожной литературы и новых, малых форматов издаваемых книг, которые удобно было брать с собой в путешествие. В Британии такие книги получили название «Pocketbook», что буквально означало их карманный формат ин-октаво, «в восьмерку» (то есть сложенный три раза печатный лист). В России, где развитию железнодорожного сообщения противились лишь купцы некоторых городов (например, Переславля-Залесского, который был обойден железной дорогой, идущей от Москвы на северо-восток), новый вид книготорговли тоже процветал. В начале 1880-х годов известный русский издатель А. С. Суворин открыл специализированное подразделение своей фирмы — «Контрагентство А. С. Суворина», которое занималось продажей газет, журналов и дешевых изданий на станциях железных дорог и пристанях. За неполных 20 лет объем денежных операций от этой торговли составил более 6 миллионов рублей.

Кстати, Анна Каренина читала в спальном вагоне поезда Петербург-Москва английский роман, который она достала из сумочки, то есть именно небольшую карманную книгу. «Анна ответила несколько азов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из своей сумочки разрезной ножик и английский роман». Именно чтение оказываюсь той капсулой, в которой человек XIX и XX века мог «спрятаться» и от докучливых соседей, и от впечатлений дороги. Чтение помогало скоротать время, то есть путешественник получил возможность, пусть не реальную, но психологическую, сделать вид, что время в путешествии как бы исключается из времени его жизни. Во время путешествия, если ты читаешь, фантазия уносит тебя в совершенно иные миры и времена. Как знать, не вагонное ли чтение повлияло на появление фантастических превращений и перемещений Алисы Льюиса Кэрролла? По крайней мере, фраза «Здесь приходится бежать что есть мочи только для того, чтобы оставаться на месте, а уж если хочешь куда-нибудь передвинуться, придётся бежать, по меньшей мере, вдвое быстрее», кажется, написана человеком, который кое-что понимал в путешествиях.

Для XX века поезд уже стал обыденностью, а вот перемещение на автомобиле, не зависящее от рельсов и расписания, представлялось более прогрессивным. К тому же оно сразу стало символом благосостояния и высокого положения, поскольку мало было купить автомобиль — нужно было содержать его и ухаживать за ним; большинство владельцев автомобилей имели и собственных шофёров. И, как бы ни призывали советские лозунги 1920-х годов считать, что автомобиль — не роскошь, а средство передвижения, он в течение довольно долгого времени был предметом элитарным. Реклама автомобилей в Советском Союзе была таким же странным форматом, как реклама зарубежного туризма, недоступного для большинства. Одним из самых запоминающихся автопробегов в литературе, несомненно, является поездка на автомобиле Козлевича марки «Лорен-Дитрих» Остапа Бендера, Шуры Балаганова и Паниковского в Черноморск. Пожалуй, эта любимая многими поколениями книга и ее экранизация стали большим стимулом для увеличения спроса на автомобили в нашей стране, чем вся советская реклама.

В советском искусстве, в частности в работах Александра Дейнеки, Юрия Пименова и особенно Александра Лабаса мы видим, как динамизм эпохи и стремительное развитие индустрии, которое виделось художникам выраженным в разных видах транспорта, сделали все стихии подвластными воле человека — не только землю и воду, но и воздух и даже подземные недра. Самолеты и дирижабли, кажется, населили все небо, а строительство метрополитена в Москве дополнило картину полного главенства человека над всеми природными стихиями. Конечно, вершиной этого триумфа стало покорение космоса. В какой-то мере летящая сейчас где-то красная гоночная машина, запущенная Илоном Маском, — это продолжение бега «Красного коня» Кузьмы Петрова-Водкина.

Конь, несмотря на все достижения космической эры, все-таки остаётся манящим романтическим образом свободы. Всадник невольно наследует черты кентавра: два живых существа сливаются воедино. В XX веке, когда, как говорил один из персонажей Ильфа и Петрова, «железный конь идет на смену крестьянской лошадке», всадник пересел с копя на мотоцикл. Сращение человека и мотора еще в начале века будоражило умы итальянских футуристов, пытавшихся в статичном по своей природе виде искусства — живописи передать движение и время. Джакомо Балла в своей картине 1913 года сделал акцент на скорости движения мотоцикла. Почти столетие спустя, когда мотоцикл как явление скорости уже утратил актуальность, Алексей Благовестнов в своей скульптуре «Виктор Цой на мотоцикле» (2002) смотрит на этот способ перемещения скорее как на романтическое единение человека и колёс. Мотоциклист, которого в живописи Баллы и не рассмотреть, останавливается и обращается в нового кентавра или модернизированную конную статую — характерную примету прошедшего XX века.

Сейчас, когда наши города запружены многочисленными средствами индивидуального передвижения, начиная от старых добрых велосипедов, заканчивая гироскутерами, моноколесами и электророликами, транспортная тема кажется весьма актуальной, однако хочется еще раз вспомнить «Золотого теленка» Ильфа и Петрова: «Пешеходов надо любить. Пешеходы составляют большую часть человечества. Мало того — лучшую его часть. Пешеходы создали мир. Надо заметить, что автомобиль тоже был изобретён пешеходами. Но автомобилисты об этом как-то сразу забыли. Кротких и умных пешеходов стали давить. Улицы, созданные пешеходами, перешли во власть автомобилистов».

Среди работ современных художников на тему «Средства перемещения» почему-то совсем нет новейших приспособлений для движения человека в условиях городских темпов и местами ровных тротуаров и мостовых. Странное впечатление от отсутствия связи художников с современным темпом жизни, полное игнорирование ими того, чем живет сейчас молодое поколение. Зато место нашлось и национальному колориту (картина Альберта Тимиршина «Земля», 2015 — со стадом полярных оленей), и телеге (Владимир Зунузин «Дорога домой», 2017), и лошадям (Владимир Ракчеев «Деревенское утро», 2015), и даже старой гребной лодке, давно стоящей на приколе (Валентин Коротков «Старая лодка», 2016).

Если бы на основании выбора художниками сюжета проводилось социологическое исследование, железнодорожный транспорт вырвался бы в лидеры. Картина Александра Курушина «В электричке» (2018), написанная в духепримитивизма, кажется созданной человеком, глубоко разочарованным в жизни или живущим жуткими воспоминаниями о начале 1990-х. Агрессивная политическая реклама, пассажиры-гопники, слепой певец с девочкой, орущие что есть мочи, чтобы перекричать стук колёс и голоса — безрадостная картина революционной России тех лет, которую «стерегут» лежащие, наподобие львов у ворот, солдат и матрос, которые спят в этом гвалте, бесцеремонно заняв целое сиденье. Особенно контрастна эта жуткая сцена по сравнению с картиной Дейнеки «Стихи Маяковского» 1955 года. И композиция, и настроение, и герои этих двух картин, в которых изображается электричка, кажутся людьми с разных планет. У Дейнеки явно противопоставляются молодые спортивные романтики с рюкзаками, декламирующие Маяковского, и жующие бутерброд мещане. У Курушина же положительных героев нет и быть не может: его живопись так же антиэстетична, как и то, что он изображает. Железной дороге повезло больше: вагоны, колеса составов, остановки дали более богатый выбор художникам, позволяя не заострять внимание на социальной очернительской критике нравов, а предаться воспоминаниям. Например, вспомнить об одиноком путешествии в залитом летним солнцем вагоне (Степан Коротков «В пути», 2001); поразиться пролетающему мимо тебя грохочущему составу (Константин Петров «Железнодорожный мост на Яузе», 2019 — картина, отличающаяся яркостью и звучностью палитры). Можно вспомнить и хаотическую торговлю на полустанке (Юлия Блинова «Остановка», 2012), и то, что на том же полустанке могли случайно, как в советском фильме «Дорогой мой человек», на минуту встретиться близкие люди, которых их военные эшелоны скоро увезут в противоположных направлениях (этюд «На дорогах войны» Веры Кондулуковой, вероятно, написан к очередному юбилею Победы). Немного удивляет датированная 2017 годом картина «Дорога к храму» Маргариты Хвостовой. Название выглядит претенциозным и неискренним — человек в оранжевой путейской жилетке явно направляется не к церкви, чуть видной за пассажирским вагоном. Это название нас снова отбрасывает в 1990-е годы, когда всем казалось, что наше спасение — в вере; теперь же, после всего, что пережили отношения народа и Церкви за последние годы, от слов, взятых из забытого ныне фильма «Мольба» Тенгиза Абуладзе, веет разве что несбывшимися надеждами.

Вечно актуальной для художников всегда остается тема колёс. Хотя в этой книге ей посвящён целый раздел, но и здесь, среди работ па тему средств перемещения, есть прекрасные фотографии Алексея Лазарева и Антона Батишева на этот сюжет. И совершенно неожиданно смотрится среди привычных живописных и фотографических работ миниатюрный фарфоровый «Трамвайчик» Дарьи Иукканен. Этот крошечный сувенир действительно должен напоминать москвичам, уже утратившим в 2020 году последние троллейбусы, что и трамвай тоже может быть занесён в «Красную книгу» Москвы как исчезающий вид. Самым распространенным московским

транспортом остаётся метро, хотя лишь два художника выбрали метро в качестве объекта своего художественного интереса. Мария Буртова представила квадриптих «Дорога домой» (2019) с наполненными до отказа и полупустыми вагонами метро сине-белой окраски, которых тоже все меньше встретишь на линиях. А Виктор Овсянников явно сравнивает современную молодую мать в метро, которая пытается отвлечь ребенка гаджетом, с ренессансными мадоннами и называет её по аналогии с ними «Мадонной с айфоном» (2020).

Автомобиль как сюжетный мотив позволяет разгуляться фантазии в широком диапазоне от детской мечты до краш-теста. Георгий Сакович изобразил машину, разбитую после краш-теста, на большом графическом листе грифельным карандашом в гиперреалистической манере. Зураб Церетели представил в проект большое живописное полотно из серии «Мечта детства». Взрослый и рослый молодой человек грустно глядит на педальные детские автомобильчики, которые он теперь сам себе может купить, но в которые он не может уже сесть — слишком они малы. У каждого из нас есть такое неисполненное в детстве желание, которое своей неосуществлённостью мучает нас, уже взрослых. В картине Церетели это очень точно подмечено и передано в нерешительной позе и детском взгляде героя. А Василий Слонов взял и сконструировал такой детский автомобиль, точнее, «Лаптемобиль», поскольку форма его точно соответствует форме этой крестьянской посконной обуви из лыка.

Фотографии на тему автомобиля тоже весьма разнообразны: здесь и полный штиль — в работе Геннадия Савкина «Метель», где очертания машин только слегка угадываются под снегом. Фото Юрия Набатова «Предъявите документы» — юмористическая зарисовка из сельской жизни, где корова и авто — равноправные участники дорожного движения. А репортерский снимок Александра Федоренко уловил момент проезда папы римского Бенедикта XVI в специально сконструированном для него Папа-мобиле с очень близкого расстояния.

Что касается наших дорог, то, по мнению Константина Худякова, для них больше подходит если не гужевой транспорт, то трактор или танк. Его работа «Гусеница»(2006) посвящена отнюдь не экологии, а детали танковой ходовой части, точнее, это фрагмент гусеничной ленты легкого танка ДТ-54, но её фактура — это человеческая кожа, на которой отпечатки ладоней и след трака гусеничного танка. Работа входит в цикл «HotelRussia». На самом деле ДТ-54 — это трактор, один из самых массовых в советском народном хозяйстве, он выпускался Сталинградским, Харьковским и Алтайским тракторными заводами с конца 1940-х годов и до конца 1970-х. Поскольку за все эти годы было выпущено почти миллион таких машин, их можно было увидеть везде — в том числе в кино, где порой ДТ-54 исполнял вполне заметные роли, например, в фильме «Дело было в Пенькове», где дуэль двух героев практически была переведена в состязание в мощности двух машин — кто кого перетянет. Поэтому не случайно Константин Худяков делает фрагмент гусеницы этого трактора как печать мозолистой трудовой руки — трактор много работал, его водили и чинили такие же трудяги, как и он сам.

Но порой транспортные средства всё же приходят в негодность и умирают. Зрелище металла, сдавливаемого прессом, не раз превращалось в кинематографическое зрелище, а французский художник Сезар сделал прессованный автомобиль одним из своих фирменных приемов в скульптуре. Выполненная в технике цифровой графики работа Тимура Уразматова «Бетон и железо», таким образом, вписывается в традицию искусства XX века: художник-человек выражает драму, не прибегая к изображению людей.

Лодки, корабли и другие плавсредства, включая надувного розовою фламинго (Андрей Новиков «Контакт», 2019), представлены рядом живописных работ, варьирующихся от эскизного наброска (Олег Калайтанов — «Новороссийский порт на закате», Наталья Литосова — «Буксир. Новороссийский порт», обе — 2018) до выполненного в стилистике прибалтийской живописи 1970-х, от очищенных от лишних деталей пейзажей (Вячеслав Выборнов, «Рыбацкий берег», 2016) до имитации фотографии (Владимир Зунузин, «В лодке», 2016). Особняком в этой теме перемещения по воде стоит только выполненная в смешанной технике работа Евгения Семёнова «Ответь» (1988), в которой автор в противовес тенденции конца 1980-х, когда этот коллаж был сделан, вопрошает с видом заядлого атеиста — мог ли корабль Ноя вместить все виды живых существ, населявших землю, да еще и семью самою Ноя. И — как вывод, едва проступающий в облаке ёлочной мишуры, — напрашивающийся вывод — «Бога нет».

Настоящим лаконизмом выделяется в этой номинации фоторабота Руслана Нургалиева «Спички» (2017), которая с помощью нескольких перекрещенных спичек создает полную иллюзию самолётов, летящих в ночном небе. Невольно вспоминается здесь эпизод из фильма Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны», в котором герой Вячеслава Тихонова размышлял и одновременно выкладывал фигурки из спичек, но еще фото Нургалиева воскрешает в памяти классическую картину Александра Дейнеки «Будущие лётчики»: спичечные самолетики мы словно видим с земли, глазами тех мальчишек. Так же, с земли, увидел пролетающие в парадном строе военные самолёты Владимир Хвостов («75 лет Победы», 2020). Другая фотография, связанная с самолетами, — наоборот, взгляд пассажира из окна авиалайнера — «Горы Цилянь- шань. Вид из иллюминатора» (2019).

Свободный полет сродни сновидению — автопортретная фотография Лизы Эшва, в которой автор преобразует плоскость в пространство и, снимая себя сверху, лежащей на полу, добивается эффекта почти шагаловского полёта, лёгкости, которая во многом происходит от эскизной манеры нарисованною широкой кистью коня, за гриву которого «держится», чтобы не улететь, обнажённая героиня. Контрастной противоположностью этой легкости выглядит живопись Василия Шульженко, в которой деклассированный персонаж в сползающих штанах из последних сил карабкается на косогор, словно он пытается преодолеть высокий горизонт покосившегося пейзажа. Буханки чёрною хлеба в авоське, которые он тащит за собой, — как напоминание о Сизифе, который никак не мог втащить свой камень в гору.

Перемещение пешком — пока еще наиболее распространенный способ движения для человека — также отражено в живописных работах разного жанра и даже в скульптуре («Слепые» Николая Филатова 2020 года и «Хождение по водам» Валерия Шабалина, 2013). Есть среди живописи и «Автопортрет с голубем» Ирины Сучковой, и пейзажи («По первому снегу» Алексея Головченко, 2019), и натюрморты (Таня Стрельбицкая-Равва «Вовкины хоккейные коньки» 2020; Ирик Мусин — «Династия», 2018). Несколько стоптанных пар сапог в картине Мусина словно составляют династию вещей, служивших человеку последовательно, — стоптанных, прошедших много километров сапог. Елена Вилкова предлагает в качестве предметов, ассоциативно связанных с темой путешествий, «Чемоданы» (2017). И действительно, куда без них?

Но, впрочем, чемоданы не нужны, если мы путешествуем во сне (одноименная фотография Александра Дроздина, 2009) или в фантазиях. Фантазию, впрочем, легко может заменить виртуальное путешествие с помощью современных девайсов (живопись Людмилы Нарбековой «Утро. Девайс»). Фото Максима Киреева «Портал» не может не напомнить тем, кто знаком с контекстом современною искусства, знаменитую инсталляцию Ильи Кабакова «Человек, улетевший в космос из своей комнаты». Ироничное фото с женскими туфлями, из которых исчез человек, кажется, прямо ссылается на эту инсталляцию. Наконец, перемещение на мифологическом животном — быке, в которою перевоплотился Зевс, предлагает в своей керамической скульптуре Виктор Дырин. Кажется, путешествие на спине быка достаточно комфортно для похищенной Европы — она возлежит на нём, как на диване, почти так же, как крестьянка на своей кровати в картине Веры Ушаковой «Деревенский отдых». Картина Фёдора Саликова «Рождественская звезда» (2020) полна динамичного движения — караван волхвов на верблюдах, пастухи, идущие пешком, летящая сорока — все они перемещены в заснеженный холмистый пейзаж, слегка напоминающий зимние картины Брейгеля, например, «Охотников на снегу».

Движение, в том числе иллюзорное, весьма разнообразно, средства, которые для этого изобретало человечество, — тоже. И динамика перемещений, всегда представлявшая интерес для художников, — источник их постоянною внимания к разного вида транспорту — от лошади до космических ракет.

Наталия ТОЛСТАЯ